- Акт второй, сцена пятая. Те же и она, - тихо, холодно, скорее, себе под нос даже, чем для альбиноса. Поменялись местами? Ненадолго, faen. У нас с тобой одна болезнь на двоих – излишняя самоуверенность. Вопрос в том – можем ли мы учиться на своих ошибках самостоятельно?
- Связать, но не подчинить, Uendelig, - задумчиво произнес Данте, перекатывая слова на языке, словно маленькие камешки. Попробовать их на вкус, словно красный леденец, который был отправлен в рот альбиносом. Интересно, он со вкусом вишни или клубники? Произнес фразу еще раз, полностью на норвежском, раздумывая над каждой буквой, словно выписывая слова в воздухе небольшими отрывистыми закорючками нормандских букв. А потом еще раз снова на японском, словно осязая иероглифы. Они похожи на россыпь тонких бамбуковых палочек, которые упали в произвольно порядке, образовывая одни только им понятные сочетания.

Система. Какое же это все родное, здесь есть даже то, по чему настолько соскучился норвежец – зима. Он уже несколько месяцев хотел съездить проведать отца, который, кажется, недавно женился. Надо было бы ради приличия познакомиться с его избранницей, да и сама она весьма интересовалась сыном своего мужа.
Приличия, приличия. Всегда надо придерживаться каких-то норм, правил, приказов. Неужели это настолько необходимо? Хочется иногда взять выходной, чтобы отправиться куда-нибудь на необитаемый остров. Хотя, скорее всего, лучше бы это был ледник. Небольшой островок с вечной зимой, где можно было бы спокойно отдохнуть от всего.
Может быть, сейчас Система и стала его персональным островом? Едва только она открылась, как пришлось прищурить глаза - белоснежное пространство просто ослепляло. Вершина горы, где вокруг простирается голубое, под цвет глаз норвежца, небо, на котором нет ни единого облачка. Сильный ветер, метель, беснующаяся вокруг. Но, как ни странно, снежинки обжигают приятной прохладой, повинуясь воле своего создателя. Смотреть вниз с обрыва даже не стоило пытаться – невозможно ничего увидеть, ведь все белое от вьюги, которая там может сковать льдом.
Белизна должна была сильно ударить по чувствительным глазам альбиноса, если даже привыкший к этому норвежец спрятался за темными ресницами, хоть лишь на пару мгновений. Резкий удар Силой, который разнес вдребезги последние жалкие остатки щитов. Впрочем, Данте и сам собирался «отступить» внутрь себя, чтобы концентрироваться на новых ударах, сопротивляясь полному подчинению. В глазах на мгновение потемнело от боли, а во рту почудился соленый привкус крови. Норвежец с небольшим усилием открыл глаза, в которых отражалось безупречное системное небо, и посмотрел на блондина, в глазах которого плескалась ярость:
- Неужели ты злишься, reven? А я думал, что глава могущественной организации должен обладать идеальной выдержкой. Я разочарован, - уголок губы еле заметно приподнялся, оставляя тонкий намек на насмешливую улыбку, которая уравновешивала искорки вызова, что таились в его глазах. Он уже собирался разорвать физический контакт самостоятельно, как мощный поток Силы ударил его в грудь, заставив помимо воли проехаться по снежно-ледяному покрову. Он затормозил лишь на самом краю обрыва, еле ощутимо касаясь его мысками. Раскинув руки в стороны, Данте чувствовал, как снежные полосы ветра белыми лентами вьются вдоль его тела, искрясь и играя, поддерживая и не давая опрокинуться на спину, что повлекло бы полет вниз. Хотя… это ж его Система, его мир. Он знает, что таится в любом уголке и знает, что падение вниз будет бесконечным, ведь там просто ничего нет. Одно его слово – и он снова будет здесь, на горе. Так ведь можно падать сколько угодно. Я не раз пробовал, проверяя, насколько хватит выдержки, с неспешной вальяжностью огромной кошки размышляя, а можно ли разбиться о снежинку. Это было похоже на прыжок с парашютом, только более захватывающе – ведь у тебя нет даже страховки и рюкзака за спиной. Вокруг лишь пронзительно голубое небо, которое кажется немного неестественным, потому что отсутствует солнце – самая логичная причина голубизны.
Пространство Системы, оно одновременно огромное и такое маленькое, но среди маленьких снежинок изредка мелькают красные глаза. Здесь был кто-то третий, тот, кому здесь не место. Его присутствие было практически неощутимо, словно крохотное осознание на краю разума, что кто-то упорно сверлил спину взглядом. Данте почти физически ощутил, что Жертва почувствовал присутствие, но так и не смог поймать мысль, понять, что происходит. Норвежец склонил голову на бок, все так же неестественно легко стоя на самом краю бездонной голубой пропасти, и с ледяной усмешкой пояснил:

Есть игра – осторожно войти,
Чтоб вниманье людей усыпить.
И глазами добычу найти,
И за ней незаметно следить.

Тем и страшен невидимый взгляд,
Что его невозможно поймать.
Чуешь ты, но не можешь понять,
Чьи глаза за тобою следят.

Вот, что значит *создание*, которое словно редкими еле заметными вспышками появляется на границе между сном и явью. Это не было заклинание, которое должно было как-то повредить противнику, просто молодой человек понимал, что никто не должен узнать о *нем*, даже этот самоуверенный Хакару. Тем более, если быть точнее. Легкое заклинание маскировки, истинное назначение которого трудно понять.
Приказ, прозвучавший до этого от альбиноса, огненными буквами светился в голове у норвежца, прожигая его изнутри, оставаясь болезненным клеймом на памяти и сознании.
Увы, reven, я умею искать лазейки, хоть пока что мне это не надо. Ты хочешь поиграть? Чтобы в процессе игры выяснить, кто сильнее? Мне самому интересно. Браво, ты смог разбудить во мне любопытство, белобрысый faen.
- Что я этим добиваюсь? – он говорит почти беззвучно, но низкий бархатный голос очень четко раздается практически в голове, не давая даже заткнуть уши, если бы хотелось не слышать, - Может быть, того же, что и ты, Uendelig? Ничего особенного? – последние два слова были выделены странной интонацией, истоки которой не мог понять даже сам норвежец. Он закрыл глаза и прислушивался к вальяжному завыванию вьюги, к которому примешивался тонкий и заметный только ему вой *создания*.

Хочу в горы. В реальные горы, а не Системные. Туда, где у тебя нет власти над стихией и все, что ты можешь делать – это лишь пытаться избежать суровой силы лавины, несущейся за тобой по пятам, словно дикий зверь. Здесь же все уже изучено до каждой снежинки, проверен каждый камешек. Сколько раз он прыгал вниз, рассчитывая пролететь как можно больше, размышляя, скоро ли он встретит землю, чтобы разбиться. Ему всегда было интересно, если Боец сам откроет Систему для себя одного, смерть его там будет точно такая же, как и в обыкновенном бою? Мелкие ледяные осколки резали лицо тогда, а один из них оставил тонкую полосу, пересекавшую лоб и часть носа. Холод притупил ощущения, тогда Данте смог понять, что он ранен, лишь когда кровь стала заливать глаза, лишая зрения. И отсюда – тонкий шрам на память. На память о том, что шутки с Системой плохи.
Но неужели это могло бы остановить норвежца от его экспериментов? Он любит опасность, иногда ему даже казалось, что у него страсть к адреналину, к этому дикому ощущению, когда смерть стоит рядом, почти что сопит в шею, обжигая своим ледяным дыханием. Он, кажется, стал наркоманом в этой степи: ему надо было почувствовать легкий холодок вдоль позвоночника, услышать тихие шаги рядом, смешанные с чужими заклинаниями, чтобы, насладившись их звучанием, начать плести веретено своих мыслеобразов. Когда-то он участвовал в Тотализаторе, Боец-одиночка, который просто обожал Теневые Бои, где нет правил, есть только одна цель - выжить. Никто не знал об этом сладостном моменте его жизни, даже его босс. Разве этому капризному созданию нужно знать это? Как говорится, меньше знаешь, крепче спишь.
Данте-Данте, неужели, ты, и правда, столько людей убил? Вспомни заклинание Лары, когда серые тени тянули к тебе свои руки. Сколько из них на твоей совести? Все ли они приняли смерть от твое руки? Тотализатор, похожий на гладиаторский бой, где обезумевшие от крови люди ставят на сильнейшего, который может выжить. Данте-Данте, почему тогда ты не сдерживал *создание*? Почему ты позволял ему владеть собой, ведь это именно оно распускало твои руки, позволяя убивать? Неужели ты решил, что с моей смертью мир перевернулся настолько, что тебе самому незачем жить? Ты просто не боялся смерти, ты звал ее, чтобы найти свою золотоволосую любовь, но она не сжалилась над тобой, легко уворачиваясь от твоих объятий. Мой милый, неповоротливый lille barnsen*.
- Skatten min**, - сорвалось еле заметным вздохом с губ норвежца, когда он с расширившимися глазами посмотрел куда-то сквозь альбиноса, словно наяву видя за его спиной стройного золотоволосого юношу лет девятнадцати, который таким знакомым и родным голосом обращался к нему. Его зеленые глаза сверкнули, а рот скривился в усталой и немного горькой усмешке, словно говоря, «Чем ты стал, Данни, чем ты стал? Но, все равно, что бы не произошло, jeg elsker deg, kjære***.»
Голос Хакару вернул его в реальность, но, впрочем, Данте так и не уловил суть слов, прослушав их, пропустив их мимо ушей. Но это его мало волновало. Он выпрямился и отошел от края, все так же сопровождаемый ветром. Сейчас вся Система погрузилась в тишину и спокойствие, стихия бушевала лишь вдоль тела норвежца, похожая на белые ленты, обвившие его руки, ноги.
Заклинание-приказ добавило алые краски в вихрь, бесновавшийся вокруг, вонзаясь тонкими иголками в сознание, заставляя подчиниться себе. Скорее почувствовал, чем увидел, как над его плечам поднялась черная тень, у которой трудно было поймать истинную форму. Кажется, норвежец и сам не знал ее. Лишь там, где должна была быть морда, сверкали алыми колодцами ненависти ко всему глаза, да рот был изогнут в хищной усмешке, обнажая ряд ровных сахарных клыков.
Неужели ты хочешь знать это, лис, неужели ты хочешь это видеть? Все лисы по своей природе слишком любопытны, что часто приносит им поражение.
- Его цель? Его цель, Uendelig, не позволить нанести тебе вред, - легкая усмешка появилась на губах норвежца. В этом была доля правды, ведь даже сам Данте не знал, что случится, если *создание* и Жертва найдут друг друга сейчас. Это, скорее, закончится полным поражением второго, хоть и не обязательно. Пусть он думает, что хочет, мне все равно.
- Увы, Гин, ты слишком невнимателен, я уже говорил об этом, - первый раз обратился по имени и пожал плечами. Это лишь проблема блондина, что он все забывает, - Но могу и повторить еще раз, reven. Я больше норвежец, чем итальянец, - ах, Данте сейчас все равно, главное расслабиться и не позволить черной «туше», возвышавшейся со спины, сорваться с толстой цепи. Вот она, полная концентрация, когда ты чувствуешь всю Систему, словно свою руку. Ах, насколько обманчиво такое ощущение власти.
Голубые глаза прищурены, а на лице опять невозмутимое выражение, чтобы было невозможно прочитать его мысли. Хотя, этот лис все равно будет пытаться докопаться до истины. Битва двух сильнейших?

* Медвежонок (норв.)
** Сокровище мое (норв.)
*** Я тебя люблю, милый (норв.)

Стоять в Системе, расслабленно закинув руки за спину, словно он сейчас был на прогулке на той самой набережной, а не в этом бесконечном белоснежном пространстве. В голове сейчас творилось что-то малопонятное, там возникали какие-то мысли и образы, которые ему не принадлежали.
Один из первых признаков, что Связь крепнет. Faen!
Заворчало *создание*, возвышавшееся над его плечом и сверлившее стоявшего напротив альбиноса своими наполненными ненавистью глазами. Пожалуй, у *него* была воистину итальянская несдержанность, если это можно было так назвать. Вот кому матушка подарила свой темперамент и нрав, увы. Двоим: Каю и этому чудовищу в глубине Данте. Когда *оно* появилось? Было трудно понять, он и сам не знал, но вот проявилось это после смерти брата. Тогда он хотел смириться, уйти вслед за братом, но ему не позволили врачи и… отец. Может быть, тогда и проснулось *оно*? Тихо, ворчливо, *оно* сначала лишь мелькало на грани сознания, но потом стало чувствоваться отчетливей. Данте тогда отправили к матери, чтобы «сменить обстановку», ведь врачи говорили, что это должно помочь, вернуть ему радость жизни и убрать тень смерти за спиной, но нет, увы. Там он лишь поймал за хвост *создание*, внешне выглядя апатичным и усталым от всего, так надоедая этим своей «любимой» мамочке.
Именно тогда он открыл для себя радость Тотализатора. В Италии. Говорили, что это больше всего развито именно там, конкурируя с испанской корридой. Те же обезумевшие от жестокости люди, те же срывающиеся крики, такая же жаждущая крови толпа. Он был одним из первых в этих гладиаторских боях, потому что он не боялся смерти и не боялся убивать, ведь у него теперь не было смысла жизни, не было цели, за которой он мог следовать. У него просто не было того, ради кого можно было жить, радоваться и улыбаться.
Данте никогда теперь не улыбался, чему удивлялись все окружавшие его люди. Может быть, рот его и был иногда растянут в неком подобии отражения чувства вежливости или насмешки, но глаза его были всегда холодным, не оставляя даже тени улыбки в этих голубых кусочках льда.
Данте прищурился, почувствовав отголоски эмоций по Связи, которая сейчас, кажется, была серебристого цвета. Хотя, почему кажется? Это же его Система, тут могло быть все именно так, как захочет он. Именно поэтому нить набрала цвет и простиралась от Жертвы к Бойцу, переливаясь, словно ртуть. Дрожащая и натянутая, она так и манила норвежца сделать легкое движение и оборвать, но увы. Был приказ не трогать ее, поэтому сейчас это было маловозможно. Что же делать дальше?
Увы, лис, не всему суждено быть раскрытым.
- О да, я бесконечно мил. Не позволить себе это сделать, - он мог бы отрицать и возмущаться, но все же от этого суть бы не изменилась. *Создание* все равно оставалось его частью, которая не могла быть от него отделена. Идти по жизни, чувствуя, что сзади, словно цепной пес, величественно вышагивает *оно*, изредка ударяя по напряженным нервам своим глухим рычанием. Можно ли с этим бороться? Хотя, не в этом вопрос.. Нужно ли с этим бороться?
Альбиносу было холодно здесь, хотя сам Данте и не ощущал зимы, видимо, настолько к ней  уже привык. Для него было удовольствием чувствовать ветер, который трепал его волосы, легкие снежинки, которые нежно обжигали его обнаженную кожу, видеть это бесконечно простирающееся белое пространство и голубое небо.
- Да, сочетание, действительно, забавное, - молодой человек скрестил руки на груди и прищурился, словно размышляя. Сейчас у него появилось нестерпимое желание посмотреть на лиса в несколько экстренной для него ситуации. Просто легкий интерес экспериментатора, который хотел провести небольшой опыт на своим подопытным кроликом. Это сейчас походило на небольшое отражение чужих эмоций, но норвежец не придал этому значения.  Он медленно направился в сторону альбиноса, не отрывая взгляда от его красных глаз и легкой улыбки, блуждавшей на его лице. Эта улыбка бесила *создание*, ведь как можно было так долго держать ее? Это походило на то, что собеседник словно смеялся над Бойцом, не теряя ни капли насмешки. Но самому же Дану было совершенно плевать, ему было все рав-но. Ничто не бьет так сильно по нервам собеседника, как равнодушие. Самое обидное, самое неприятное, особенно, когда от тебя ждут каких-то чувств. Не обязательно любви, можно и ненависть, но только не это бесящее равнодушие.
Мы квиты?
- Меня отправила сюда драгоценная матушка, - по его интонации было трудно понять, что он о ней думал, как относился. Хотя это именно она, устав от присутствия своего ребенка в доме, приказала отправить его куда-нибудь подальше отсюда. Единственно, что она сделала – он разрешила сыну самому выбрать страну, куда он уедет. Данте выбрал Японию сам, не понимая, что его туда потянуло, что он там хотел найти, что сделать. Когда он только приехал, было трудно осваиваться, даже не зная японского языка, пытаясь объясниться на пальцах и английском, который, к сожалению, знали не все. Здесь тоже были Тотализаторы, но здесь все было намного мягче, с ограничениями и запрещенным смертельным исходом, что не устраивало *создание*. Когда же Дан, не рассчитав силы, убил здесь своего оппонента, японцы собрались подать на него в суд, но он так логично и вовремя исчез, успев перед этим покалечить одного из рефери, взяв с него насильную клятву о том, что до суда дело все же не дойдет.
Тогда он бросил гладиаторские бои, усмирив в себе жаждущее крови *создание*, посадив *его* на толстую цепь, которую было невозможно разорвать самому.
Он размышлял, стоит ли кинуть по связи несколько картинок из его прошлого, которого никто не знал. Может быть, вереницу смертей в Италии? Или милую пытку рефери в Японии, добиваясь от него молчания? Или же образ абсолютно другого Данте, в самом разгаре боев в итальянской человеческой корриде?
Молодой человек подошел к альбиносу почти вплотную, глядя сверху вниз, но так и не касаясь его, разрешив в глазах появиться чему-то, что могло натолкнуть на неясную мысль о прошлом.
- Поиграем, reven? – он медленно пошел вперед, толкнув плечом альбиноса, заставив его потерять равновесие и соскользнуть с обрыва вниз, после чего, прищурив глаза и изогнув губы в насмешливой улыбке, шагнул следом.
Незабываемые ощущения, сколько раз не делал это – все, как в первый раз. Тут нельзя было бояться, да и угрозы не было, можно было лишь наслаждаться чувством полета, когда по твоим венам вместо крови бежит адреналин. Раскинуть руки, словно крылья, закрыть глаза и расслабиться.

Отредактировано Данте (2008-05-10 14:54:38)

- Нет, я не хочу тебя убить. Теперь. Иначе мне будет скучно, не хочу терять такую игрушку, ведь редко появляется возможность по-настоящему испытать себя, отбросив прочь сомнения, притворную слабость и нежелание действовать в полную силу, - так просто недооценить противника, когда ты видишь только одну его часть. Многие из убитых именно поэтому расстались с жизнью, насмешливо красуясь перед невозмутимым норвежцем.
- Просто я так хочу, - он пожал плечами, даже не собираясь ничего дальше говорить. Любой следующий вопрос-приказ привел бы в тупик, ведь хотеть можно и просто так, из одной только мысли, равнодушно подчиняясь собственным капризам. Вот уж кто, а альбинос должен был быть в курсе таких тонкостей, когда до легкого зуда в пальцах и внутри в голове истерично хочется чего-то лишь для того, чтобы облегчить это ощущение, чтобы доставить себе мимолетное удовольствие исполнением маленького каприза. Улыбка, вечно игравшая на губах альбиноса, начинала раздражать. Хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы стереть эту усмешку, но еще было не время. Не время.
- Дети Ада, Гин, Дети Ада, - он чуть прищурился, чтобы пояснить, - так лучше звучит. Мой дед был сильной Жертвой, который и выучил меня небольшим хитростям сопротивления,  - молодой человек, словно наяву, помнил все то, чему учил дед.
Никогда не иди напрямую, lille barnsen, очень долго сопротивляться прямым приказам трудно. Это будет походить на путешествие под воду, когда сначала погружение кажется легким приключением, вокруг еще светло и тебя поражают обитатели вод. Зато потом, Данте, дышать становится трудно, а на большей глубине увидеть что-то практически невозможно. Ты погружаешься в темную пучину, а на голову тебе что-то давит, словно желая раскрошить ее, как перезрелый арбуз. То же самое и приказы. Сначала тебе будет легко, когда Силы достаточно да щиты целы, но потом упорная Жертва будет продолжать допытываться, погружая тебя в пучину бессознательности, надавливая на тебя, словно собираясь насильно выдавить из тебя сопротивление. Здесь, увы, мой мальчик, надо идти другим путем – путем наименьшего сопротивления. Все люди несовершенны, поэтому в любом приказе есть слабина. Твоя задача – отыскать ее. Используй их, уворачивайся, ищи слабые места.
Так он говорил, рассеянно глядя куда-то в небо, когда они сидели вдвоем на крыше. Дед тогда сказал мальчику, что будет тренировать его, и давал ему решать различные головоломки, чтобы потом дальше перейти к, собственно, приказам. Тогда Дан в первый раз испытал чувство погружения в эту пучину, боль неподчинения. Первый раз он потерял сознание, потому что был слишком глуп, решив не слушать советов деда. Тогда тот довел его до бессознательного состояния, отделявшего его лишь не несколько крохотных мгновений от того безвольного состояния, когда человек сломан, растоптан, истерт в пыль. Данте очень хорошо запомнил это состояние, а поначалу его даже преследовали ночные кошмары. Впрочем, он дал себе обещание, что станет сильным, чтобы его Каю не пришлось краснеть за него, чтобы он мог гордиться своим младшим братиком.
А теперь… я же сильный, правда, Кай?
Когда летишь вниз – думать не надо. Надо лишь закрыть глаза и чувствовать, ведь это единственное, что может помочь. Из-под пушистых ресниц, защищавших глаза от сильного ветра, можно было следить за альбиносом, ощущая натянутую нить Связи, небольшой испуг альбиноса, когда он неожиданно потерял землю под ногами. Это было естественно, это было так... по-человечески. А теперь у них на двоих было одно ощущение – чувство щемящего восторга, наполнявшего голову до предела и адреналин, бежавший по венам вместо крови. Нет, все же Данте был адреналиновым наркоманом. Он испытал в жизни все экстремальные виды спорта, которые только мог придумать, поднимая уровень этого вещества в крови почти до критической отметки.
Я знаю, - сейчас не надо говорить вслух, чтобы Жертва услышал, ведь нить Связи почти осязаема, а любая мысль, при желании, может легким импульсом скользнуть по ней.
Связь. Зачем она сейчас, вообще? Почему? Данте повел пальцами в воздухе, пропуская легкую ленту снежинок между ними, чтобы не без странного недоумения отметить что-то внутри себя. Это было трудно осязаемо и непонятно, но это было каким-то островком тепла, который сам норвежец понять не мог. Это было не похоже ни на что виденное раньше, поэтому вызывало подозрение у *создания*, которое невозмутимо парило рядом, с неприязнью поглядывая на переливавшуюся ртуть Связи.
Не стоит задумываться сейчас.
- Стоп, - небольшое вложение Силы, словно являвшееся стартом к какой-то давно заложенной программе, и резкий рывок в воздухе, впрочем, успевая ухватить альбиноса за шиворот, удерживая от падения. Могло бы показаться бесцеремонным, но это был единственный вариант, который всегда устраивал норвежца. В этот миг резкий всплеск адреналина на мгновение ослеплял, заставляя резко и немного судорожно выдохнуть, чтобы потом почувствовать небольшую слабость, которая длилась лишь пару секунд. Впрочем, никаких болевых ощущений или дискомфорта – приходилось выполнять приказ полностью. Задумчиво подтянуть Жертву к себе, потеряв интерес, расправить белые снежные крылья и уже через пару секунд стоять снова на горе, на некотором отдалении от своего оппонента.
Резкая смена событий должна была лишить блондина дара речи и немного дезориентировать, что, впрочем, и нужно было Данте. Он задумчиво посмотрел в небо, словно ища что-то там, и тихо произнес:

Здесь сейчас можно все потерять,
А потом точно так обрести.
Трудно жить, трудно очень понять,
Что щиты мои сложно сломить.

Глух к приказам стал я твоим,
Здесь теперь езмь я царь и король
Пусть дорога сейчас ведет в Рим,
Не тебе отыскать мой пароль.

Данте, теперь сощурившись, смотрел в глаза своему сопернику, с некоторой ленцой пожав плечами. Сейчас он стал глух к приказам Жертвы, заставив Систему защитить его, воздвигнуть из ослепительного снега невидимые щиты, которые было почти невозможно как пробить, так и заметить. Пусть это лишь на то время, пока они были в Системе, но это было все равно облегчение. Впрочем, к везению Хакару, предыдущих приказов никто не отменял, поэтому Данте по-прежнему не мог причинять ему вреда. Однако это не было сейчас целью, может быть, именно поэтому юноша и не собирался отменять их? Хотя, скорее, он осознавал свою власть, сдерживая себя и такую по-детски глупую обиду внутри. 
Почему я тяну?

Как же много ты все же говоришь, это начинает утомлять.
Норвежец демонстративно вздохнул, не отрывая взгляда от красных глаз противника. Ему начинала действовать на нервы эта бесконечная улыбка, которая, словно приклеенная, зависла на его губах. Да, он умеет раздражать людей, этот Гин. Впрочем, Данте и сам хорош – чего только стоит его непробиваемое спокойствие. Даже в детстве он часто доводил до крика своего возлюбленного брата, с норвежской невозмутимостью отвечая на все его по-итальянски горячие реплики. Впрочем, именно тогда обычно доходили их «разговоры» до рукоприкладства, когда Каин, не выдерживая, с размаху бил брата по лицу, надеясь, что хоть это заставит его показать хоть какие-то эмоции. Увы, даже такое «физическое воздействие» не могло повлиять на прищурившегося Дана, когда на его бледной коже алым пятном горело место от удара. Даже тогда мальчик лишь еле заметно улыбался и склонял голову, позволяя старшему делать с собой все, что тот пожелает. Дед часто вздыхал, жалея, что старший не был Жертвой, ведь тогда бы они стали отличной парой, даже если и неприродной.
- Да, дедушка у меня был хороший, - все, что ответил на монолог Жертвы норвежец, рассеянно пожав плечами. Ну что поделать, если человеку так нравится слышать звук своего голоса, чувствовать, что другие слушают его. Это же так увеличивает собственное ощущение значимости, что тут говорить? Данте знал, что сейчас должно было последовать какое-то резкое действие от альбиноса, но он все равно упустил момент, когда тот начал действовать. Неожиданный рывок за Связь, а потом резкий поток Силы, влитой в Бойца, заставили его на некоторое время потерять себя в пространстве. Перед глазами запрыгали черные точки в каком-то бешеном танце, и Данте на некоторое время потерял возможность слышать и понимать, что происходило.
Внутри заворочалось *создание*, которому не понравилось такое обращение. Черная тень, все так же незаметная, скользнула к Жертве, чтобы словно бы обнюхать его, облизнувшись на запах Силы, исходившей от него, и пристально посмотреть в такие же красные глаза. *Оно* сейчас хотело налететь на альбиноса, почувствовать вкус его крови на зубах, ощутить легкую агонию, которая сопровождает человек непосредственно в мгновение смерти.
- Нет, - тихо, но твердо. Глаза прищурились, когда Данте резко рванул за цепь, заставляя *создание* вернуться снова к себе за спину, чтобы держать *его* подальше от Жертвы. Дыхание все еще было трудно восстановить, поэтому норвежец делал медленные вдохи и выдохи, которые, кажется, были для кого-то дыхательной гимнастикой.
Спокойно, только спокойно.
- Попроще? – недоуменный взгляд. Кажется, из-за того удара силой и резкой попытки *создания* вырваться из-под контроля, Дан потерял нить беседы. Впрочем, а нужно ли было беседовать? Уже через пару мгновений он почувствовал, что снова задыхается, потому что Сила мягкими движениями сворачивалась вокруг облюбованного ошейника, чтобы словно посадить норвежца на поводок. Когда же голова непроизвольна стала отклоняться, шею пронзила дикая боль, заставившая Бойца немного судорожно выдохнуть и непроизвольно коснуться руками ошейника, словно он думал, что это поможет ему. Его зрачки расширились настолько, что теперь в его глазах не было голубого цвета, лишь только два черных пятна. Внезапный железный привкус на губах подсказал ему, что, кажется, у него из носа пошла кровь. Но сейчас это не было так важно. Надо было что-то делать. Он слышал приказ Жертвы, но сейчас Системные щиты еще пока были на месте позволяя ему на время отодвинуть этот момент.
Данте внезапно резко опустил все свои щиты. Точнее, он их развоплотил, преобразовав в чистую Силу, чтобы уже через пару мгновений собрать последние резервы, которые у него только могли быть. Он медленно вдохнул и выдохнул и потом тихо хрипло и немного напевно заговорил, глядя куда-то в небо, которое потемнело, озаренное лишь многочисленными звездами, появившимися там:

Тише, малыш, тебе пора спать
Звезды на небе, давай овечек считать
Раз, два, три, четыре…
Все уснули… Тш-ш-ш… в мире.

Нити насильные плавно уйдут.
Так истончаться, Бойца не найдут.
Раз, два, три, четыре…
Все уснули… Тш-ш-ш… в мире.

Шею отпустило, поэтому Данте устало опустился на колени, глядя перед собой на снег, где с его подбородка срывались алые капли, расцветая на белой земле. Кажется, это из носа шла кровь. Такое напряжение, неудивительно. Молодой человек зачерпнул горсть холодного крошева, чтобы приложить его к носу, пытаясь остановить кровотечение. И только после этого он поднял взгляд, чтобы устало улыбнуться, увидев, что его противник лежит на снегу без сознания. Точнее, спит, ведь это и было главной целью заклинания.
Сработало. Да! Поздравляю тебя, Данте.
Он встал и, чуть покачнувшись, отправился в сторону альбиноса, чтобы аккуратно поднять его на руки. Такой легкий. Удивительно, как только в нем вмещается столько Силы.
Последняя фраза заклинания должна было хоть как-то ослабить Связь между ними, чтобы позже ее можно было разорвать, ведь она так мешала, так не нравилась. Данте ненавидел чувствовать себя слабым и зависимым от кого-то. Он умел подчиняться, но не тогда, когда это приходилось делать насильно. Все только на добровольной основе, увы.
- Закрыть Систему.

Хакару, Данте. Набережная.

Отредактировано Данте (2008-05-13 18:27:34)